С.Ю. Ковалев Липецк авиационный (1912-1941)

пользоваться носовым платком. Когда в жизненном обиходе в знаниях я сравнивался с ними, - начинал прислушиваться к людям, которые стояли выше их. Люди тогда были разные... В мае 1920 года мы выехали на Украину против Врангеля. Возглавлял два отряда сам командир дивизиона товарищ Ремезюк. Ехали в город Александровск. Я уже был не чернорабочим и не наблюдателем правого крыла, а помощником шофера. Шофер был помощником очень доволен, но учить его управлять машиной не хотел. Учился управлять я сам. Рано утром заправлю машину, заведу мотор и начинаю: то назад, то вперед; то назад, то вперед. Под Харьковом на аэродроме мой шофер раздобрился. - Садись, - сказал он, - поправь немножко... Вот это педали, а это конус, это тормоз, этим даешь газ, ну, а вот это рычаг скоростей. Не волнуйся, спокойно. А я и не волновался. Выжал конус, поставил на первую скорость и поехал. Шофер удивился. - Из тебя выйдет шофер. Неплохо ведешь. Ну, довольно, аэродром кончается, по городу тебе еще рано ездить... В Александровске на аэродроме собрались самолеты двух отрядов: эскадрильи Павлова - разведчики, Ширинкина - истребители. Жили мы в вагонах. Эшелон наш стоял поблизости от аэродрома. В один из дней августа 1920 года из штаба армии было дано задание: вылететь всем действующим самолетам на фронт. Один за другим вылетели. Я был на аэродроме возле автомобиля. Наливаю бензин, - вдруг вижу: бежит из вагона командир, одной рукой стирает мыло с лица, а другой тащит жену свою. Она не одета еще, едва накинула на себя пальто, сонная, с распущенными волосами. Командир крикнул: -Машину, кавалерия! Сам сел за руль, жену посадил на заднее сиденье. Я завел мотор, схватил бидоны. Командир крикнул: - Садись скорее! - Сейчас, товарищ командир, отнесу бидоны. Побежал к вагону, слышу - машина пошла. Оглянулся, смотрю - только пыль поднялась. Пожал плечами, пошел не торопясь. Донесся шум моторов. Я посмотрел вверх - и обалдел: целая стая самолетов, не похожих на наши. Навстречу бегут механики, мотористы, кричат: «Спасайся, сейчас будут бомбить - это белые». Я бросил бидоны и побежал. Бегу прямо на аэродром, не замечаю дороги... Посмотрел вверх, а они уже кружатся над аэродромом. Разорвалась ракета. И сразу одна за другой начали рваться бросаемые с самолетов бомбы. Сначала слышен был шум от падения бомбы и тут же взрыв. Я лег в канаву и крикнул часовому: «Ложись со мной». Лежим с ним, а недалеко от нас рвутся бомбы. Хочется посмотреть вверх, на самолеты. Летают над нами низко, никто их не обстреливает. Два самолета летят как раз над нами. Ну, думаю, если сейчас бросят бомбы, конец... Взрыв. Бомбы падают недалеко от нас. Часовому страшно стало лежать. Он, вероятно, решил, что его видят, и побежал прятаться в вишневый сад. По дороге разорвалась бомба и убила его наповал. Тогда и мне страшно стало. Недалеко стояла халупа. Побежал к ней. Вбежал, чуть не сбил с ног стоявшего в дверях хозяина. Встал к стене, плотно прижался правым плечом. Смотрю на хозяина, он выглядывает в двери и как бы приговаривает: «Скотинушку бы только не убили», а о себе и не думает. На сундуке сидит старуха, крестится, плачет: «Господи, когда же это кончится? То с аэропланов стреляют, то из пушек». М. Водопьянов. 20-е годы 335