С.Ю. Ковалев Липецк авиационный (1912-1941)

ударами по голове летчика, что к имеющемуея у нае переговорному прибору относятея вееьма екептичееки. Одни утверждают, что при пользовании переговорным прибором в полете экипаж плохо елышит друг друга, другие наоборот — что он глушит, а третьи жалуютея на плохую разборчивоеть»^*^. Тем не менее, в отеутетвии альтернативы этот споеоб связи широко применялся на двухместных самолетах до внедрения радио в конце 30-х годов. Нельзя не отметить и егце один немаловажный аспект - это психологический портрет летчика 20-х годов. Известный штурман Иван Тимофеевич Спирин в своих «Записках...» писал: «...широко были распространены суеверия и всяческие приметы. Доходило до смешного. Например, было «точно установлено», что по понедельникам летать нельзя. День тяжелый — можно разбиться. Нельзя лететь только что побрившись — это очень плохой признак. Надо бриться обязательно накануне, и ни в коем случае не в день полета. Достаточно сказать летчику — «счастливо», чтобы испортить настроение перед полетом. Безобидное дружеское пожелание оказывалось «ужасной» приметой. Надо было говорить — «ни пуха, ни пера». Встреча с попом или кошкой, перебежавшей дорогу, влекла отмену полета. Нельзя было фотографировать летчика перед вылетом, считалось, что он наверняка разобьется»’^®. Если суеверность авиаторов была и во многом сохранилась, а подчас имеет объяснимые причины и даже иногда может быть оправданной, то отношение к смерти как естественному попутчику летчика в его судьбе давно ушло в историю. Этот феномен на примерах знаменитых летчиков 20 - 30-х годов описывал в своих «Дневниках» журналист газеты «Правда» Л. К. Бронтман: «Чкалов рассказывал, что, когда погиб знаменитый летчик Анисимов, он подошел к месту гибели, взял в руки мозги друга, понюхал и сказал: «вчера не пил», - и пошел прочь. Рассказывал просто, как обычную веш;ь. Павел Головин, повествуя о разбившихся, спокойно и весело говорил: «Покойник Леваневский, летая там-то ...» Коккинаки рассказывал как- то о том, как он с Адамом Залевским был на аэродроме в Детском селе. При них происходили прыжки. И вот у двоих парашюты не раскрылись. Адам даже затрясся от удовольствия: «Ну вот - сейчас цирк будет». И очень обиделся, когда раскрылись. Поверхностно судя - Адама надо немедля гнать из партии, а на самом деле - добрейший человек, на редкость отзывчивый товарищ,. Да и сам Владимир (Коккинаки - авт.) грешен по этой части... Позавчера, читая мне по телефону один рассказик, он чрезвычайно убивался, когда оный мне не понравился. Сам он считал его удачным и читал с явным удовольствием. Речь шла о летчике, который разбился. Выташ,или его мешком костей. Все считали его безнадежным, и поэтому доктора отдали его для практики резания и сшивания своим подручным. И все страшно удивились, когда тот выжил. Но сшили его плохо. Володя, смакуя, описывал, какой у него стал безобразный нос, нелепые уши и перекроенная физиономия. «С тех пор он не любил врачей» - так кончался рассказ. И с трудом я мог ему объяснить, что этот рассказ произведет гнетущее впечатление на читателя. Он не столько понял меня, сколько поверил мне. - Ишь ты, - говорил он. - А я считал, что все это на самом деле смешно»’^^. Можно рассказать еще много историй, поведать массу технических подробностей, о которых современный читатель не имеет никакого представления, передавая своеобразный Р-1 на предварительном етарте 127