Китаев А.С., Очерки немеркнущей памяти, т. 1

Усманское отделение ЛОКО 401 Глава 2. Испытание Отечественной войной Километров в десяти от города на станции Безымянка был восстановлен эвакуированный из города Воронежа авиазавод. Там делали военные самолеты. Вот там было, как у военных, общежитие, кормежка. Работали по 12 часов в сутки, без выходных и отпусков. Там мы могли приобьрести любую профессию и даже не одну. Обучали нас квалифицированные профессионалы. Других там не держали, отправляли на войну. Весь завод был забронирован от войны. Задача была давать как можно больше самолетов. Строили – ИЛ-2. Нас прикрепляли к любому специалисту по нашему желанию. Будь мы благоразумнее, не видели бы войны, и все бы были живы. Ума-то у нас может и хватило, но откуда взять опыта, а опытных слушать мы не очень хотели. Вернее слушали, брали во внимание, а делали в большинстве случаев по-своему. Потом, когда, как говорится, меня начал клевать в задницу жареный петух, я не один раз вспомнил Безымянку, авиазавод и его чудесных спецов, которые к нам так внимательно, по отечески относились. Но остановить нас было некому, а сами мы, по сути, были дети с высочайшим мнением о себе. Мы сбежали и оттуда. Перед побегом мы продали много махорки, где-то на 800 рублей на пять человек. Впятером мы и сбежали. Причем трое из нас бежали от жизни к своей смерти. Добирались мы на пригородных поездах суток пять. ВНовокузнецке на рынке купили две буханки хлеба за 600 рублей. Помню последние двое суток мы ничего не ели. Приехали в Мичуринск, опять на рынке купили четыре картофельные лепешки по десять рублей за штуку. И съели по одной. Одни из нас, ныне здравствующий Иван Макарович Несмеянов, отстал от нас. Так вышло. В Мичуринске мы увидели наклеенные везде приказы о призыве в армиюмужчин 1925 года рождения. Было это 1 января 1943 года. Кто-то сказал: «Вот, ребята, больше нас в ФЗО не возьмут». Еще через сутки мы были дома, но сутки эти оказались неимоверно тяжелыми. Они нам без малого не стоили жизни. От станции Дрязги до наших домов километров 23-25. Намне были обутыподшитые валенки. За дорогу они намокли и высушить их было негде. Была метель. Но мороз был небольшой. Видимость плохая. Мы держались к телеграфным столбам, идущим вдоль дороги. Дорога была переметена снегом, и мы часто ее теряли. Много раз мы ложились отдыхать, нас сразу бросало в сон. Потом кто-нибудь с трудом заставлял себя встать, поднимал остальных. Уже начало светать, и мы были примерно в километре от дома. Я остановился по надобности. Ребята побрели дальше. Я, справив нужду, увидел рядом пень и куст. Смахнув ногой с пенька снег, сел на него, решив немного отдохнуть. И такая приятная дремота охватила меня неописуемая. Видимо, я уснул. Потом услышал, вроде гремит железо, позже гром превратился в голос. Это тормошил меня Мишка, который, не дойдя до дома метров триста, видя, что меня нет, вернулся назад. Насилу он меня растолкал. Поднял на ноги, а они ну никак не двигались. Так я видимо переохладился. Теперь я точно знаю, что самая легкая, приятная смерть, это замерзнуть. Тоже опыт, хоть и горький. Здесь я жизнью обязан Мишке. Придя домой, в первую очередь, мать наложила в блюдо каши с молоком. Я бы таких блюд съел много, но не стал. Слышал, что это может плохо кончиться. Начал разуваться, как ни старался, не мог снять валенки. Пришлось разрезать голенища. Когда снимал валенки, был какой-то легкий треск. Понял, когда начал снимать носки. Это потрескивал лед. Ступни были, как деревянные. Когда ходил по полу, они стучали как деревянные. Нижняя и боковые части ступней, кроме верхней, были капитально заморожены. Когда они стали оттаивать, я узнал, что такое обморожение. Боль адская, все равно, что положить ступни в огонь, но там они быстро бы сгорели и потеряли чувство. Здесь, наоборот, чем дольше, тем больше и больней. …В общем на ноги я встал только в марте… Но вдруг мы получили повестки о призыве в армию. В воен- комат должны явиться 5 апреля 1943 года. Был теплый, солнечный день. Река Боровица разлилась, но из берегов не вышла. Утром все призывавшиеся с нашего края села собрались вместе. Пошли на речку. Всех я переправил на лодке на другую сторону, на опушку леса. (Лодку зимой на санках ребята привезли из Мещерки). Во что- то там стрелял. Очень не хотелось нам идти в армию в такой день и время. Но на этот раз победил здравый смысл. Мы были военнообязанные, и шутки с этим били плохи. Всех перевез назад, а с Мишкой поплыли вверх по течению, чтобы оставить лодку напротив своего ого- рода. Было желание расстрелять все патроны, но потом Мишка вспомнил, что у нас остаются братья с 1927 года рождения. Оставили им ружье и «мешочек». Собравкотомкис сухарями, мывсепризывавшиеся из нашего колхоза, а было нас девять человек, пошли в Дрязги (ныне Октябрьское) в райвоенкомат. Шли пешком 15 км. Там нас послали всех на медкомиссию. Двоих из нас забраковали. У одного было зрение плохое, у второго – туберкулез легких. Семь человек были признаны годными к службе в армии. Вот эти семь человек. Погибшие: ПоповМихаил Алексеевич, Сундеев Иван Рафилович (писался Васильевич), Ряскин Николай Елизарович, Несмеянов Иван Никифорович. Оставшиеся в живых и ныне здравствующие: Автономов Виктор Петрович, Несмеянов Иван Макарович, Востриков Петр Иванович (умер в 1974 году). Забегая вперед, скажу, что сейчас в Куликово установлен поименный памятник всем погибшим в Отечественную войну. А погибло из Куликово 384 человека. Не знают только, кто такой Сундеев Иван Васильевич. Даже сестры, братья. Я со всей ответственностью заявляю, что это Сундеев Иван Рафаилович по прозвищу «татар». Объяснения этому, если понадобится, я дам. Главное, на обелиске его фамилия и имя есть.