Писатели Липецкого края (Антология. XIX век)

Писатели Липецкого края (Антология. XIX век)

ПИСАТЕЛИ ЛИПЕЦКОГО КРАЯ | АНТОЛОГИЯ XIX ВЕК 232 на куль; кули три денежки с пуда: девять копеек; до Москвы перепра­ вить: четвертак с пуда, за куль - полтора целковых. Сколько выйдет, по- твоему? Смекнул Ермил, и говорит: - По-моему, выходит девять рублей без гривны, ваше степенство. - Дурак! Кто нынче на ассигнации считает? Смекни на серебро. Подумал Ермил, и вышло у него на серебро два рубля пятьдесят че­ тыре копейки за куль. Сказал он так, да тут же и притворился, чтобы польстить купцу: - Конечно, мы люди тёмные, вашему степенству лучше знать, вашему уму виднее. Купец совсем размяк от этих слов. Погладил бороду, шубой запахнул­ ся, и ещё больше стал ему люб Ермил. И показывает он ему письмо. - Вот, гляди, - говорит, - Ермил, парень ты тямкой, одна твоя беда: грамоте не смыслишь. А я учён грамоте. Потому - ты мужик и отцы твои, может, пням богу молились, а у меня и отец купец, и дед купец, и сам я купец, по третьей гильдии. И потому мне грамота нужна. Вот в самом этом письме из Москвы пишут: цена на овёс стоит сильная - три рубля серебром за куль; а коли овинный, то и набавят. Понял? - Понял, - говорит Ермил, а у самого так и мелькает в мыслях: сколько же лишков получит купец? И смекнул, что лишков будет на каждый куль сорок шесть копеек, потому овёс больше всемужицкий, сыромолотый. И, смекнувши, говорит: - Лишков на каждый куль сорок шесть копеек выходит, ваше степен­ ство. - Лишков! Это барыш, малый, а не лишки. А сочти теперь, сколько всего перепадёт на мою долю от двух тысяч кулей. Не сосчитал Ермил, сбился. Купец засмеялся и говорит: - Девятьсот двадцать целковых, дурашка ты эдакая! - И захотелось ему побахвалиться пред Ермилом. Вынул он бумажник, развернул и говорит: - Гляди, тут всего семьсот рублевок однех. Так ежели вот доложить к этой куче ещё две сотенных бумажки, - это и будет мой барыш на овёс. Понял? Покосился Ермил, видит - бумажник у купца так и распух от денег, словно подушка какая набита. - Понял, - говорит, а у самого так сердце и загорелось от жадности. - Вот то-то. Сказано - ученье свет, а незшенье тьма, так оно и выходит. Ну-ка, малый, хлестни пегушку-то, чего она, шельма, постромки опустила. Вздохнул Ермил, погнал лошадей. И стал с этих пор скучать Ермил. Возьмёт ли метлу в руки, примет­ ся ли жеребца хозяйского чистить; начнёт ли сугробы сгребать - не ле­ жит его душа к работе. Поужинает, заляжет спать на печь, и тепло ему

RkJQdWJsaXNoZXIy MTMyMDAz